var _gaq = _gaq || []; _gaq.push(['_setAccount', 'UA-37977709-1']); _gaq.push(['_trackPageview']); (function() { var ga = document.createElement('script'); ga.type = 'text/javascript'; ga.async = true; ga.src = ('https:' == document.location.protocol ? 'https://ssl' : 'http://www') + '.google-analytics.com/ga.js'; var s = document.getElementsByTagName('script')[0]; s.parentNode.insertBefore(ga, s); })();

Опрос

Какой продукцией вы бы расширили ассортимент интернет магазина Мадам.Му?

Dorma ts 93

19.03.2017

Земля же, естественно, располагалась на арене, где Эйзенштейн изобразил огромное полушарие, расчерченное параллелями и меридианами. А над полушарием, как бы врезаясь в его полюс, высился мощный корпус Ковчега... Хлопают двери? Установите дверной доводчик dorma ts 93 и проблема будет решена.

Среди других сценографических решений пьесы особый интерес с точки зрения создания образа обобщенного места представляла работа украинского художника А. Хвостова-Хвостенко в харьковской постановке режиссера Г. Авлова (1921). Хвостов соединил вместе сразу несколько декорационных принципов: и единую установку, и по-картинно менявшееся оформление, и живописные плоскости. Единой установкой являлся высокий станок, тянувшийся параллельно рампе по всей ширине сцены и заканчивавшийся по краям лестницами. Как вспоминал художник, «связанные между собой сходами высоты станка, пол сцены и партера представляли "мистериаль-ные этажи"». Только на сей раз - не симультанно, а поочередно. Сначала это была Земля (когда на сценическом планшете, в пространстве, обрамленном боковыми лестницами станка, вырастало полушарие «глобуса» с помеченными красными точками двумя самыми главными, с точки зрения художника, городами: недалеко от северного полюса «Москва», чуть пониже - «Харьков»). Затем «различными добавлениями к станку» сцена трансформировалась в «ковчег», «ад», «рай». А вокруг, над этими «мистериальныии этажами», царило многоцветье супрематической живописи на темы космоса - своего рода фантастический «парад планет», грандиозная звездная феерия, призванная «при строгости планировки» придать спектаклю «праздничную пестроту, яркость, бодрость, "зрелище необыкновеннейшее"». Открывал же спектакль занавес, изображавший средствами супрематической живописи мощнейший космогонический «взрыв», он исполнял роль самостоятельного сценографического персонажа (и потому описан во II главе).